Царское призвание человека
Римма Пашко, кандидат философских наук:

"И шлем спасения возьмите, и меч духовный, который есть слово Божие"
Еф. 6: 17

Тема предложенной статьи отражает реальность сегодняшнего дня: возможность получения богословского образования в светском — или мирском, профанном (лат. profanus) — университете.

В чем заключается особенность существования богословского факультета в светском университете?

Прежде чем останавливаться на частных проблемах, стоит обратить внимание на главное: богословие всегда указывало на высшее, царское призвание человека, в котором восстанавливается причастность человека Божественному Смыслу, первородство его, как разумной личности в мире [1]. Поэтому богословский факультет не может считать себя в полном смысле слова таковым, если не исповедует храмовую, литургическую, молитвенную жизнь, не ведет к познанию вечных ценностей христианства.

Но и университет — это также храм, но храм изменяющейся науки. Не могут ли два начала — духовное и светское, столкнуться друг с другом, войти в соблазн противостояния и взаимного непризнания?

Однако, именно Православие, опираясь на Священное Писание и Предание, сумело преодолеть накопленное противоречие между духовным и мирским.

Сталкиваясь с проблемами преподаваниями теологии в университете, мы должны помнить, что христианство призвано преобразить мир, наполнить его истинным, христианским содержанием и смыслом. И потому необходимо понять этот мир, обозначить к нему свое отношение.

При таких условиях богословие становится творческим разрешением жизненных задач, духовным подвигом и делом всей жизни.

Теологическое образование в светском университете развивается не только по законам высшего царственного пути, но и подчиняется определенным законам, присущим самому образованию, включая гуманитарное. Известно, что основа древнегреческой культуры — человечность. Римляне, покорив Грецию, по-своему восприняли достижения греков, и обратили эллинизм в гуманизм. Это положило начало всей европейской культуре. С античных времен известен идеал гармонически развитой личности. Согласно Цицерону, ею можно было стать через образование, систему приобщения к духовным ценностям, воспитание по греческому образцу.

Образование подразумевало не только изучение классических эллинских текстов, но и творческую активность во всех видах общественной, политической, культурной и религиозной деятельности, то есть предполагало особый, активный образ жизни образованного человека. Это понятие сохранилось и в ХХ веке.

Многие исследователи подчеркивают значимость традиции, культурной преемственности в системе образования. Российская культура всегда отличалась своеобразием и противоречиями. В прошлом веке, например, министр просвещения запретил в высших учебных заведениях России преподавание философии в связи с тем, что “польза философии не доказана, а вред от нее возможен” [2]. В том же 1851 году было отменено преподавание греческого языка как излишнего. Классическое образование, на котором базируется гуманитарное и теологическое образование, стало мишенью для критики со стороны правительства, поскольку классическое образование воспринималось как рассадник революционных идей.

Последний всплеск интереса к классическому образованию проявился в реформах 70-х годов XIX века.

Но уже через десять лет от образцов классического образования отошли вновь, а в 1917 году были уничтожены последние классические гимназии.

В России всегда наиболее остро стояла проблема громадной оторванности образованного меньшинства, воспитанного на образцах латинской и греческой духовности от необразованного большинства, хранящего традиции народной ("ночной", по выражению протоиерея Георгия Флоровского) культуры. Доминирующим идеалом российской культуры было не повышение образованности, а спасение и искупление индивида.

"Восток использовал греческое наследие для усиления своих особых духовных устремлений". Образованность, как постижение "вышних" наук, имело явную религиозно-духовную окраску [3].

Следует подчеркнуть, что однолинейный прогресс в области образования или безусловное непрерывное восхождение человеческой духовности вряд ли возможны. Например, об этом свидетельствуют 70 лет отлучения русского народа от христианского образования. Прогрессист, как верно замечает Ортега-и-Гассет, о будущем не заботится. "Убежденный, что мир пойдет по прямой, без поворотов, без возврата назад, он откладывает всякое попечение о будущем и целиком погружен в утвержденное настоящее. Нужно ли удивляться, что сегодня в нашем мире нет ни планов, ни целей, ни идеалов?" [4].

Русская консервативная философия в лице Константина Леонтьева выступила против "ненаучной", "фаталистической" веры в гуманный (то есть, либеральный) прогресс, в том числе, в области образования и воспитания. "Наивный и покорный авторитетам человек оказывается при строгой проверке, ближе к истине", так же как и "русский безграмотный, но богомольный и послушный крестьянин, эмпирически, так сказать, ближе к реальной правде житейской, чем всякий рациональный либерал, глупо верующий, что все люди будут когда-то счастливы, когда-то высоки, когда-то одинаково умны и разумны" [5].

Это мнение К.Леонтьева удивительным образом совпадает с авторитетным высказыванием святителя Тихона Задонского о двух типах мудрости: "Два рода ученых и мудрых людей. "Едины" учатся в школах от книг, и множайшие от них суть безумнейшие паче простых и безграмотных, яко и алфавита христианскаго не знают.

Ум острят, слова исправляют и красят, но сердца своего исправити не хотят, "другие" учатся в молитве со смирением и усердием, и просвещаются от Духа Святаго, и суть мудрейшие паче философов века сего, суть благочестивии, святии и Богу любезнии. Сии хотя алфавита не знают, но добро все разумеют; просто, грубо говорят, но красно и благоприятно живут" [6].

Как ни покажется странным, но факт, что именно политическая реакция времен буржуазных революций, а также отечественная аристократическая и православная реакция предвидела и напророчила все те результаты, которые мы можем наблюдать и сегодня. Наиболее крайняя точка зрения выражена французским консерватором графом Жозефом де Местром, который писал о преждевременности насаждения в России образования. Попытка насадить в России науку, считал он, есть не столько полезная, сколько опасная. "Подобное стремление, — писал господин де Местр графу Разумовскому, — будет лишь душить здравый народный смысл, являющийся во всякой стране охранителем всего, и наполнит Россию бесчисленным множеством полузнаек, в тысячу раз худших, чем отъявленные невежды, множеством ложно направленных и самонадеянных умов, питающих отвращение к своей стране, вечных критиков правительства, идолопоклонников иностранных вкусов, мод и языков, людей, всегда готовых разрушить то, что они презирают, то есть, все" [7].

Действительно, на фоне прошлых культурных традиций не может не встать вопрос о чрезвычайной бедности духовной культуры победившей демократии (Георгий Федотов), об исторической правоте предреволюционной критической реакции таких мыслителей, как Достоевский, Леонтьев, напророчивших "грядущего Хама" в лице просвещенческого примитивного демократизма и общественного нигилизма.

Динамичное состояние современного духа не снимает, а скорее усиливает и возвращает нам те вопросы, которые были порождены особенностями бытия духовности России, культурного и исторического прошлого с его часто неудачными попытками восхождения к европейскому образу гуманитарного образования. Знание традиции помогает избежать позитивно-наивного схватывания проблемы, предлагая современной концепции гуманитаризации образования пройти сквозь испытания исторического опыта, который предупреждает о сложном и противоречивом характере этого длительного, многотрудного процесса.

Испанский мыслитель Ортега-и-Гассет писал о том, что школы, которыми так гордились в прошлые столетия, научили человека лишь внешним приемам и техникам, они научили его гордиться мощью современной техники, но ничего не говорили людям о духе. Поэтому "новые поколения берут в свои руки господство над миром так, как если бы мир был первобытным раем без следов прошлого, без унаследованных, сложных, традиционных проблем" [8].

Чтобы этого не случилось, в основе образования должно быть не просто знание, а знание одухотворенное, проникнутое смыслами и культурных и религиозных традиций. Такой подход предполагает овладение классическим философским, риторическим, филологическим опытом, изучение Священного Писания, трудов отцов Церкви, древних и новых языков.

Это, в свою очередь, предполагает — уже сейчас — начать серьезную подготовку той части студенчества, которая, благодаря своим талантам и упорству, смогла бы действительно осуществить программу гуманитарного образования. Ведь эта программа предполагает совершенствовать не только образованность, но и расширять сферы технического, технологического, информационного присутствия человека, развитие традиционных связей и международных научных контактов в Европе. Это могло бы научить людей терпению, умению "узнавать в чужом свое, осваиваться в нем" [9].

Часто наши образовательные программы рассматривают только материальные аспекты, а вопросы истинной духовности уходят на второй план. При утонченности умственной культуры мы иногда сталкиваемся с рецидивами духовного варварства, утратой веры в самое наличие нравственной жизни. Мы являемся свидетелями скептического недоверия и осмеяния всякого рода абсолютных норм, так ясно выраженных в Законе Божием.

Известный немецкий философ Э.Гуссерль в начале ХХ века писал о том, что человечество утратило непосредственное ощущение ценности и закономерности собственного бытия. Это сразу отразилось в культуре, из которой стал уходить образ живой, конкретной личности, а вместо нее появились абстрактные понятия и категории, знаковая система.

Немецкий философ Х.-Г. Гадамер понятие "образование" раскрывает в происхождении этого слова из средневековой мистической традиции: образование как "возрастание к гуманности". Гадамер подчеркивает, что "образование" теснейшим образом связано с понятием культуры и обозначает, в конечном итоге, преобразование человеком природных задатков и возможностей. Кант, не употребляя слово "образование" в означенном смысле, говорит о нем как о "культуре" способностей. Гегель ведет речь об образовании прежде всего как об обязанностях по отношению к себе самому, то есть о самообразовании.

Начиная с Вильгельма фон Гумбольдта, "образование" становится уже не равнозначно культуре, то есть развитию способностей или талантов. Такое изменение слова "образование", пишет Гадамер, скорее пробуждает старые мистические традиции, согласно которым человек носит и пестует в душе образ Бога, чьим подобием он и создан [10].

О богословском образовании можно говорить лишь как о постепенном возрастании, раскрытии и уточнении изначально полной веры, с которой пришел к нам студент, согласно библейскому "верою разумеваем" [Евр. XI]. Это возможно тогда, когда мы связываем идею образования и воспитания с бытием духа.

Более того, Теологический факультет в светском университете призван преображать "разумом духовным" или "умом Христовым" (Кор. 2: 16) светское знание. Отношение богословских наук к светскому знанию не должно носить утилитарно-позитивистский характер, как к знанию необязательному, вспомогательному, техническому и внешнему. Необходимо выработать понимание того, что светское знание в лучших образцах также несет в себе духовный смысл. Просвещаясь "умом Христовым", мы обращаемся к светскому знанию, чтобы разуметь духовно, "соображая духовное с духовным" (1 Кор. 2: 13).

Апологеты II–III веков, отмечал протоиерей Валентин Асмус, считали философию греческих язычников — детоводителем ко Христу (Гал. 3: 24, 25), так же как для евреев таким детоводителем был Ветхозаветный Закон. Общеизвестно, что святитель Василий Великий написал специальное сочинение о пользе для юношества чтения языческих книг и извлечения из них нравственных уроков [11].

Церкви необходима связь с культурой и образованием, так же как и светскому обществу жизненно важен церковный духовный и социальный опыт. Даже во времена гонений и запретов христиане не порывали с античной культурой и наследием: переводили Евангелие языком гомеровских поэм, изображали события Страстей Господних и Воскресения в форме античной трагедии. Нельзя, как это делал в IV веке римский император Юлиан Отступник, самим отлучать христиан, своих современников, от светского (языческого) образования и культуры. Недаром этот указ Юлиана Отступника святитель Григорий Богослов назвал предательским, и сделал все, чтобы его отменить. Святой отец Церкви отметил, что сам император призывал язычников изучать и брать в качестве образца для подражания опыт социального служения, благотворительности и взаимопомощи, столь характерный для раннехристианской Церкви. Таким образом, он пытался обновить язычество, реформировать его по образцу христианской церкви [12].

Роль теологического факультета в светском университете заключается прежде всего в просвещении тех, кто, по словам святителя Тихона Задонского, "и алфавита христианского не знают". Миссионерская, просветительская деятельность возможна при наличии общеуниверситетской кафедры богословия, преподаватели которой могли бы читать на всех факультетах такие курсы, как "Введение в богословие", "Введение в святоотеческое богословие", спецкурсы по истории религиозно-философской мысли, этике, литературе, византийской культуре и так далее.

Необходимо при этом всегда иметь в виду различия между духовным и светским знанием, которое проявляется в том, что культуре и науке свойственно разочарование в цели при ее достижении. Наука стремится к познанию мира, который принципиально неисчерпаем и недостижим. Христианин, свидетельствуя всей своей жизнью об Истине — Христе, ищет пути обожения и исполнения заповедей Христа. Таким образом, цель богословия состоит в том, чтобы веру Церкви раскрыть в понятиях разума, а не проверить ее научными категориями, более того, расширить сам разум до Откровения, согласовать его с Истиной. Следовательно, вера возникает прежде богословия [13].

Один из представителей современной аналитической философии в Германии Франц фон Кучера в книге “Разум и вера” подчеркивал, что теология — всегда теология определенной религии. В отличие от религиоведения, которое может быть только одним, теологий существует много. Теология — это не учение о Боге (богах или божках), как то следует из названия, но учение о вере. Задача заключается в том, чтобы содержание веры соответствующей религии прояснить и развернуть. При этом необходимо сделать высказывание о предмете веры, стало быть, прежде всего о Боге [14].

Cледует иметь в виду, что просвещенный христианин проходит тот же утомительный путь умственного образования, как и все учащиеся. По словам Апостола Павла, большинство людей "всегда учатся и никогда не могут дойти до познания истины" (2 Тим. 3: 7). Непосредственное ведение и созерцание истины — один из многих, хотя и один из самых редких способов познания умом Истины Божией. Значит, только смиренные усилия и плодотворное терпение, а не легковерная надежда на случайное озарение должны сопровождать наше познание.

Далее. Если главной фигурой в светском ВУЗе является преподаватель (или кафедра) и студент, то корпорацию преподавателей и студентов богословского факультета объединяет Христос, Священное Писание, творения святых отцов Церкви.

С точки зрения богословия, наука, как Божественное откровение о мироздании, не может стоять в противоречии с откровением сверхъестественным, о котором свидетельствует религия.

Богословие, являясь наукой о сверхъестественном, есть такой же опыт, переживаемый человеком, как и естественный опыт, на котором основывается разум. Франц фон Кучера писал о том, что научная теология есть прежде всего явление внутри христианства и, являясь наукой, она трудится над понятийным прояснением и определением содержания веры и употребляет при этом научные методы [15].

Появление новой специальности "теология", одобренной государственными министерствами и ведомствами — это не только восстановление справедливости по отношению к давней европейской традиции богословского образования, но и мощное веление времени. Сегодня разрыв между богословским и светским образованием, верой и разумом, не выглядит более такой устрашающей пропастью как раньше. Церковь и современное общество нуждаются в диалоге, готовность к которому свидетельствует о зрелости нашего самосознания.

Примечания:

1. Шмеман А., прот. Исторический путь православия. — 3-е изд. — Paris, YMCA-PRESS, 1989. — С.29.
2. Введенский Ал., Судьбы философии в России// Вопросы философии и психологии. — 1898. — Кн.2/42. — С.345.
3. Сагадеев А.В. Адаб и "Paideia"... — С.17.
4. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // Вопросы философии. — 1989. — №3. — С.133-134.
5. Леонтьев К.Н. Собр. соч. — Т.5. — М., 1912. — С.231, 237.
6. Тихон Задонский, святитель. Симфония. — М., 1996. — С.568.
7. Карсавин Л.П. Жозеф де Местр // Вопросы философии. — 1989. — №3. — С.12.
8. Ортега-и-Гассет Х. Восстание масс // Вопросы философии. — 1989. — №3. — С.133-134.
9. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. — С.55.
10. Гадамер Х.-Г. Значение гуманистической традиции для гуманитарных наук// Гадамер Х.-Г. Истина и метод. — М., 1988. — С.44-61.
11. Асмус Валентин, прот. История Церкви. Курс лекций. — М.: Православный Св.-Тихоновский Богословский институт, 1994. — С.23.
12. Там же.
13. Шмеман А., прот. Исторический путь православия. — С.138-139.
14. Kutschera, Franz von. Vernunft und Glaube. — Berlin; New York: de Gruyter, 1991. — P.2.
15. Там же.