С самой первой постановки — в начале 1970-х — рок-опера «Иисус Христос — суперзвезда» нередко вызывала споры и негативную реакцию у христиан. И это понятно: за основу взят Евангельский сюжет, который авторы переосмыслили по-своему, а это не может остаться без внимания. Не так давно в Могилеве группа местных жителей — православных христиан — даже добилась отмены показа оперы. Конфликтная ситуация создалась и в Гомеле.
О том, как с христианской точки зрения можно посмотреть на рок-оперу «Иисус Христос — суперзвезда», в интервью корреспонденту БЕЛТА рассказал пресс-секретарь Минского Епархиального управления протоиерей Сергий Лепин.
— Как Церковь в принципе относится к светскому искусству и в частности к использованию в нем библейских тем?
— В Основах социальной концепции Русской Православной Церкви говорится: «Светская культура способна быть носительницей благовестия. Это особенно важно в тех случаях, когда влияние христианства в обществе ослабевает или когда светские власти вступают в открытую борьбу с Церковью. Так, в годы государственного атеизма русская классическая литература, поэзия, живопись и музыка становились для многих едва ли не единственными источниками религиозных знаний. Культурные традиции помогают сохранению и умножению духовного наследия в стремительно меняющемся мире. Это относится к разным видам творчества: литературе, изобразительному искусству, музыке, архитектуре, театру, кино. Для проповеди о Христе пригодны любые творческие стили, если намерение художника является искренне благочестивым и если он хранит верность Господу. Если творчество способствует нравственному и духовному преображению личности, Церковь благословляет его. Если же культура противопоставляет себя Богу, становится антирелигиозной или античеловечной, превращается в антикультуру, то Церковь противостоит ей. Однако подобное противостояние не является борьбой с носителями этой культуры, ибо «наша брань не против плоти и крови», но брань духовная, направленная на освобождение людей от пагубного воздействия на их души темных сил, «духов злобы поднебесных» (Еф. 6: 12)».
Нас не может не радовать тот интерес, который иногда испытывают к библейской тематике современные авторы, если, конечно, этот интерес обусловлен идеей посвящения своей жизни Богу и ближнему, стремлением к прекрасному, а не намерениями сознательного богохульства и глумления над религиозными чувствами верующих или соображениями извлечения одной лишь прибыли. Православие не претендует на то, чтобы навязывать авторам выбор изобразительных средств и творческих идей. Оно лишь призывает своих чад быть благочестивыми и благоговейными, а всех остальных — взаимовежливыми и тактичными.
— Правда ли, что Церковь против такого искусства, в котором что-то не соответствует церковным догматам?
— Смотря что подразумевать под «против» и «не соответствует». Это вопрос качества и количества… Бессмысленно надеяться, что светский автор сможет выдержать все богословские нюансы и адекватно, в бесспорной полноте освятить внутреннее содержание описываемого им духовного образа. Это редко кому удается. Да и удается ли вообще! Даже для такого автора, как Достоевский, это оказалось неподъемной задачей. Богословы всегда смогут найти спорные, неоднозначные, а то и вовсе неверные суждения — притом не только у художников, поэтов и музыкантов, но и друг у друга. Было бы странно, если бы было иначе, не так ли? Если я, не имея соответствующего образования, начну писать оперы, то профессиональным музыкантам тоже будет за что меня потрепать. А с другой стороны, сам жанр… Сведение к либретто такого сложного произведения, как Евангелие, как мне кажется, не самая хорошая идея. В таких вопросах «либреттизация» — то же, что «макдональдизация» в вопросах здорового питания.
— Почему христианская общественность порой очень нервно реагирует на определенные события в мире культуры?
— Давайте сразу заметим, что если люди реагируют на события в культуре, то, значит, они их тем или иным образом интересуют, а это здорово! Сферы духовного и культурного пересекаются, и подобные инциденты — тому подтверждение.
Теперь к вопросу. Все дело в том, что под вывеской «собственного понимания» публике нередко преподносятся пошлые, банальные выдумки на тему Евангелия и ответом на них может быть вот такая раздраженная реакция верующих. Есть такие вопросы, в которых «собственное понимание» невозможно, а если и возможно, то весьма ограниченно — по той же причине, по которой обычно не бывает «собственного понимания» законов физики или некоторых правил орфографии. Предмет спора должен быть хорошо знаком всем его участникам.
Иногда автор не вполне себе представляет специфику изображаемого образа: персонаж Священной Библейской истории для него ничем не отличается от исторической личности или сказочного героя, что не может не привести к десакрализации и профанации Евангельских тем. Священный образ, спроецированный в плоскость зрелищной повседневности, часто выглядит нелепо или даже комично. Подобные вещи как раз и приводят к конфронтации с верующими. Если бы кто-то обнародовал клевету о вашей семье, то вы наверняка испытывали бы определенный душевный дискомфорт и, возможно, обратились бы даже в суд на обидчика. Так и здесь: верующие склонны искажения образов Иисуса Христа, Его Пречистой Матери, Его святых воспринимать как личное оскорбление.
Если творческий человек позиционирует себя христианином, то он должен соизмерять свое стремление к самореализации третьей заповедью Божией, которая запрещает нам поминать имя Господа всуе. «Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно, ибо Господь не оставит без наказания того, кто произносит имя Его напрасно» (Исх. 20: 7). К этой заповеди, несомненно, можно отнести не только вербальное употребление имени Господа, но и всякое другое. Человек, всем сердцем любящий Господа, не будет выдумывать о Нем всякое «от ветра главы своея» и не будет слушать подобные выдумки. Умышленное искажение Евангелия — это грех. «Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам», — говорит Спаситель (Мф. 12: 31).
— То есть любое произведение, где есть образ Христа, приравнивается Церковью к богохульству?
— Я не совсем это имел в виду. Искажение все же необходимо отличать от истолкования. В христианском искусстве встречаются произведения, где Евангельские сюжеты получают нетрадиционное истолкование, иногда достаточно далеко отстоящее от канонического. Пример (если брать что-то близкое по жанру к нашей теме) — средневековые драматургические мистерии.
Однако если художественное произведение не истолковывает Евангелие, а открыто противоречит ему и претендует на то, чтобы дать «альтернативный» образ Христа, якобы правильный, то оно перестает быть фактом христианской культуры. Поэтому, скажем, «Легенда о великом инквизиторе» Достоевского с ее сюжетом о пришествии Христа во плоти в ренессансную Испанию — это достояние христианской культуры, а «Иуда Искариот» Леонида Андреева и Евангелие по версии Льва Толстого — нет. За гранью христианской культуры находятся и «Пилатовы главы» романа «Мастер и Маргарита», взятые в отрыве от контекста.
Вероятно, к нехристианскому искусству можно отнести и так горячо обсуждаемую ныне рок-оперу «Иисус Христос — суперзвезда». Прежде всего именно потому, что Иисус в этом произведении, по слову одной из его героинь, «всего лишь мужчина». То есть обычный человек и не более.
— Что-нибудь известно о религиозных взглядах авторов оперы?
— «Мы рассматриваем Иисуса не как Бога, а как человека… Наша задача — рассказать историю Иисуса-человека. Думаю, под таким углом зрения величие его лишь возрастает», — говорил автор либретто Тим Райс, который, однако, не позиционирует свое произведение как антихристианское: он считает свой текст в религиозном отношении совершенно нейтральным. «Наше отношение [к религии] нельзя назвать ни положительным, ни отрицательным… Лично я не считаю Иисуса Богом. В опере его божественность не опровергается категорически, но полагаю, оставляет этот вопрос открытым».
Позиция автора ясна. С точки зрения христианского мировоззрения она печальна, но тем не менее в ней самой по себе нет ничего кощунственного или оскорбительного для верующего человека. Увы, в мире очень много тех, кто признает «историчность» Иисуса, но не исповедует Его Богом, явившимся во плоти. Это и мусульмане, и иудеи, и многие другие религиозные группы. Сомнения в законности своего существования вызывали или вызывают лишь единицы из них.
Тим Райс, к чести для себя, однажды даже повздорил с автором музыки Эндрю Ллойд Уэббером, который захотел найти исполнителя роли Иисуса при помощи телешоу, где желающие смогут заявить о своей претензии сыграть Христа на конкурсной основе. Тим Райс назвал поиски исполнителей таким способом «бестактными» и пригрозил своим авторским правом вето, если эту задумку попытаются осуществить.
Стоит отметить, что, несмотря на «нейтральную» позицию авторов, сами артисты, а также региональные постановщики нередко обладают совершенно иными взглядами. Христианами называют себя и Ян Гиллан (первый исполнитель партии Иисуса, вокалист группы Deep Purple), и многие другие артисты по всему миру, где предпринимались региональные постановки. Не являются исключением и российские исполнители. Так, например, самая первая постановка оперы в СССР была посвящена тысячелетию Крещения Руси, сами ее участники заявляют о приверженности к христианским ценностям и сотрудничестве с Церковью в работе над оперой. Кстати, последний факт я не могу ни опровергнуть, ни подтвердить.
— А в чем проблемы самой оперы? Почему многие находят в ней ересь и кощунство?
— Во-первых, как это уже было сказано, в опере Христос — «человек, только человек». Богочеловечество Христа не утверждается, хотя признается Его Богосыновство (если так можно понять уклончивый ответ Пилату). Говорится о смерти Христа, но не говорится о Его Воскресении — хотя возможность веры в такой исход сюжетом не отметается явно.
Во-вторых… Архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской) делает предположение, что Евангельские события в «Мастере и Маргарите» излагаются сквозь призму взгляда Воланда. В принципе, изложение того же, но уже в рассматриваемой нами опере, может быть осознано нами как взгляд Иуды Искариота, который выступает здесь едва ли не как главный герой.
Иуда не верит в Божественность Иисуса. Он видит, что логика событий ведет к печальному концу, и задает вопрос «Зачем?» Он оспаривает каждое действие Христа и Его сподвижников. В любви Марии Магдалины он видит только похоть, в помазании Иисуса драгоценным миром — бессмысленную растрату, в готовности Христа умереть — неоправданно рискованную меру увеличения популярности, в бурно развивающихся событиях — Его неумение управлять ситуацией и т.д. Однажды он окончательно разочаровывается и решается предать Учителя — не из-за денег, а из-за «идеи»: Он, якобы, не тот, за кого Себя выдает. Подобная мысль не нова, собственно, и уже многократно высказывалась представителями либеральной критики (и не только). Автор также не оригинален тогда, когда размышляет над «обреченностью» Иуды на предательство: у предавшего неповинную кровь виноватым оказывается Христос, Который «знал все с самого начала» и использовал его в своих планах. Образ Иуды в опере — это образ очень сложного и умного человека. Автор делает всё, чтобы зритель не подумал, что Иуда предал Христа по глупости. Но, собственно, никто и не утверждает, что он был дураком. Иуда — «самый умный»? Ну, даже если! От этого его грех становится только больше.
Даже после смерти Иуды зрители слышат его надрывные вопрошания: «Каждый раз, когда я смотрю на Тебя, я не понимаю, почему Ты так из рук вон плохо устраиваешь Свои дела?.. Почему Ты выбрал такое неудачное время и такой странный народ?.. Твоя страшная смерть — была ли это неудача?» И при этом хор рефреном повторяет «Иисус Христос! Иисус Христос! Кто Ты?» Вероятно, это именно те вопросы, на которые зритель должен ответить сам.
Кстати, русскоязычное либретто в питерском варианте значительно ближе к Евангелию, чем оригинал. В оригинале богословских «ошибок» еще больше, часть которых можно объяснить то мировоззрением автора, то его неумением зарифмовать Евангельские фразы без изменения их смысла, то еще чем-то. А многое — опять же тем, что все описываемое преподносится с позиции Иуды и его "непонимания".
В принципе, волей-неволей автор достаточно красноречиво показал, что вера в «исторического Иисуса» как «просто человека» представляет собой не что иное, как веру Иуды-предателя, ведущую не к вечной жизни, а к вечной погибели и целому вороху вопросов, оставшихся без ответа. Взгляды автора, его веру в этом произведении выражает Иуда Искариот.
— Может ли подобная постановка, при всех «но», повысить у людей интерес к личности Христа?
— В советское время так и было. В застойные годы у многих наших соотечественников интерес к Евангелию появился именно благодаря рок-опере «Иисус Христос — суперзвезда», сравниться с которой в этом плане может разве что булгаковский роман «Мастер и Маргарита». Посредством этой оперы и этой книги обезбоженная советская интеллигенция пыталась нащупать свою дорогу к Богу и к храму.
Но на данный момент, думается, «Иисус Христос — суперзвезда» вряд ли может представлять миссионерский интерес. Не то время, не те люди, не та музыка! Не совпадают целевые аудитории, я думаю. Хотя… мне бы хотелось, чтоб спор вокруг оперы поспособствовал тому, чтобы те, кто не читали Евангелие, прочитали его — хотя бы для того, чтоб сравнить два образа: тот, что в Евангелиях, и тот, что у Тима Райса.
— В Могилеве пятьсот человек не дали посмотреть оперу остальным горожанам, а в областном центре живут почти 400 тысяч человек, что вызвало бурю возмущений. Как вы считаете, требовать от властей запрета на показ оперы — это со стороны верующих правильно или нет?
— Несомненно, содержание оперы расходится с каноническими представлениями о Христе. Но лично я думаю, что пока у нас нет оснований полагать, что рок-опера «Иисус Христос — суперзвезда» посягает на права православных верующих и как-то оскорбляет их достоинство, хотя у меня и имеются опасения и сомнения относительно духовной безопасности участия в подобного рода проектах как в качестве артиста, так и в качестве зрителя. Подчеркну, что это мое личное суждение, а не инструкция к действию (или к бездействию). Но каждый вправе отстаивать свои интересы по закону, коль скоро он считает их ущемленными.
Стоит признать право за одними делать подобные представления, а за другими — критиковать их. Право обратиться в суд или к иным видам власти — это право каждого гражданина. Нельзя запретить людям думать иначе, в том числе и неправильно, если выражение их мыслей не посягает на чьи-либо права. Но перед тем, как что-то предпринимать, стоит помнить, что некоторые формы противления заблуждениям могут приносить еще больший вред, чем сами заблуждения. Церковь, в прошлом сама много претерпевшая от гонений, едва ли должна становиться источником преследований сегодня… Да и стоит ли палить из пушек по воробьям? Не слишком ли много чести для Тима Райса? Думаю, что у нас есть более очевидные поводы для солидаризации в выражении своего недовольства: аборты, суррогатное материнство, эксперименты над эмбрионами, казино и игромания…
Что касается случая в Могилеве. Свое личное отношение к идее запрета я высказал. Что касается всего остального, то давайте не будем «бросаться слонами». Пятьсот человек не дали посмотреть оперу другим пятистам человекам. Но Могилев по-прежнему цел. Завтра «потерпевшие» пятьсот человек тоже не позволят что-то сделать тем, кто помешал им попасть на представление. Или раньше уже не позволяли… Конфликт интересов — увы, так бывает. Но особую драматичность всему случившемуся придают стенания тех, кто не пошел бы ни на какую оперу никогда в жизни — даже если бы ему достались бесплатные билеты…