ВЫСТУПЛЕНИЕ
Высокопреосвященнейшего ФИЛАРЕТА,
Митрополита Минского и Слуцкого,
Патриаршего Экзарха всея Беларуси,
Председателя Синодальной Богословской комиссии
Русской Православной Церкви

IV ЕЖЕГОДНАЯ ВСЕРОССИЙСКАЯ
НАУЧНО-БОГОСЛОВСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
«НАСЛЕДИЕ ПРЕПОДОБНОГО СЕРАФИМА САРОВСКОГО
И СУДЬБЫ РОССИИ»
«Православная Церковь и государство в исторической судьбе России»
Посвящается 500-летней годовщине со дня рождения
святителя Филиппа,
митрополита Московского, игумена Соловецкого
и 90-летней годовщине интронизации
святителя Тихона, Патриарха Московского и всея Руси
(28 июня — 1 июля 2007 г., Нижний Новгород и Саров)

Ваши Высокопреосвященства, Ваши Преосвященства,

многоуважаемый Александр Владимирович ,

многоуважаемый Роман Григорьевич ,

досточтимые отцы, братья и сестры,

участники настоящей научно-богословской конференции!

Рад приветствовать всех вас в стенах Нижегородского государственного университета.

Прошло уже четыре года со времени памятных торжеств по случаю 100-летия прославления в лике святых преподобного отца нашего Серафима, Саровского Чудотворца. Те торжества положили начало традиции ежегодных встреч, подобных нынешней. Мы видим, что конференции, главным организатором которых является Фонд Серафима Саровского, из года в год привлекают все новых участников. Они стали важным церковно-общественным форумом, где обсуждаются насущные вопросы нашей жизни.

Сегодня здесь собрались представители науки светской и науки церковной, светского и церковного образования, представители Церкви и государства. Благодарение Богу, что такое объединение усилий самых разных общественных сил стало ныне само собой разумеющимся. Ибо, конечно, только совместная работа всех, кто сознает непреходящее духовное значение Православия, может способствовать единению и развитию нашего общества в целом.

Нам предложена для обсуждения очень важная тема: Православная Церковь и государство в России. Тема эта равно значима и для нашей Церкви, переживающей сегодня свое возрождение, и для нового Российского государства, которое всё еще находится в периоде становления. Наше общее будущее во многом зависит от того, насколько ясным будет понимание взаимных отношений Церкви и государства.

Обсуждая современное состояние дел, мы, конечно, будем обращаться к прошлому. Однако при этом нам необходимо сохранять баланс между прошлым и настоящим, не позволяя, чтобы одно господствовало над другим.

Строительство будущего не должно приводить к беспамятству — иначе нам грозят новые утопии и пренебрежение историческими традициями нашего народа. Но, с другой стороны, верность традиции не означает обращенности вспять, в прошлое — иначе мы рискуем не заметить «знаков времени» в настоящем. Настоящее всегда ставит новые задачи и требует их творческого решения, но, как всегда, с опорой на традицию.

Иногда говорят, что история ничему не учит. Это не совсем верно. История учит — но только тогда, когда мы сами учимся у истории, когда мы размышляем о ней и извлекаем уроки из исторического опыта.

Церковный взгляд на историю отличается от взгляда светской науки. Это отличие касается, прежде всего, тех критериев, которые позволяют судить, что в прошлом было правильно, а что — неправильно. Такие критерии содержатся в вероучительном предании. И потому, обсуждая тему «Церковь и государство» с точки зрения Церкви, мы должны прибегнуть к богословскому разуму.

Что такое богословский разум? Это строгое теоретическое рассуждение, пример которого нам дали Отцы и Учители Церкви, которые формулировали и отстаивали догматы веры. Однако богословский разум — это не только теория, не только умозрение. Ведь богословское умозрение глубоко связано с духовным деланием и его плодом — благодатным просвещением ума. Верность истине веры проявляется в делах веры. Как говорил преподобный Серафим, «веры без дел не бывает; будет истинная вера — будут и дела».

Богословский разум проявляется в мысли и слове, — но он также проявляется в поступке. Деяния святых — это своего рода богословие в действии. В истории Церкви немало святых, которые не всегда были людьми книжными или не получали от Бога особого дара учительства… Но они стяжали благодать Божию, которая их просвещала и направляла. И в трудных обстоятельствах они умели принимать поистине богословские решения, сохраняя верность Богу и Церкви.

Наша нынешняя конференция посвящена двум великим русским Первосвятителям — митрополиту Филиппу и Патриарху Тихону . Их подвиг многому может научить нас, тем паче когда мы размышляем об отношении Церкви и государства в России. Ибо эти святые Предстоятели нашей Церкви воистину руководствовались богословским разумом.

Вспоминая о служении святителей Филиппа и Тихона, весьма поучительно обратить внимание на общность их свидетельства перед лицом государственной власти. Увидеть эту общность особенно важно потому, что внешние обстоятельства их служения до противоположности различны.

В случае митрополита Филиппа — это XVI век, эпоха православного царства и первого русского венчанного государя, ревнителя веры и благочестия. В случае Патриарха Тихона — время крушения православной России и утверждения атеистической власти, поставившей перед собой задачу искоренения из народного сознания самого имени Божия.

В первом мы видим непреклонность святителя, который вплоть до мученической кончины отстаивает свое понимание церковного служения перед лицом главы христианского государства. Во втором — перед нами соборно избранный предстоятель Церкви, сначала предавший анафеме отступников от веры, захвативших государственную власть, а затем, по-видимому, уступивший их натиску.

На первый взгляд, здесь трудно найти какую-либо общность — ни в обстоятельствах времени, ни в поступках святителей. И не всякий светский историк сможет обнаружить эту общность. Но она — есть! И заключается она в том, что оба святителя — и митрополит Московский Филипп, и Всероссийский Патриарх Тихон — свидетельствуют перед носителями государственной власти о принципиальной инаковости Церкви — по сравнению со всеми другими общественными служениями. Ибо церковная миссия в мире и церковное служение миру коренным образом отличаются от всех других форм человеческой деятельности, в том числе и деятельности государственной.

Именно поэтому митрополит Филипп в средневековой Руси и Патриарх Тихон в первые годы большевистского режима являют двуединый пример отношения Церкви к государству как таковому.

Здесь мы подходим к самому главному, что нужно понять, когда мы размышляем о соотношении Церкви и государства: у Церкви и государства — разные природы (ОСК III.3) . В самом общем виде это различие состоит в том, что «целью Церкви является вечное спасение людей, [а] цель государства заключается в их земном благополучии» (ОСК III.3).

Однако чтобы это различие стало более ясным, нам следует обратиться к богословскому учению о Церкви.

В Священном Писании и в вероучительном Предании мы находим множество имен и образов Церкви — как и множество имен Божиих. Это многообразие призвано оградить нас от того, чтобы пытаться «втиснуть» наши представления о таинственных предметах, раскрывающихся очам веры, в жесткие рамки какой-то одной богословской теории. Ибо тварный разум не может вполне постичь таинство бытия Триипостасного Божества, равно как и таинство церковного Бого-человеческого общения. В то же время богословский разум познает таинство Церкви, опираясь на Божественное Откровение и благодатный опыт церковной жизни.

Постигая догмат о Церкви, нам следует, прежде всего, осознать главное, а именно то, что природа Церкви двуедина. Об этом говорит тот образ Церкви, который предлагает апостол Павел: Тело Христово (1 Кор. 12: 27). Христос — Глава Церкви, а мы — члены.

Здесь аналогия с догматом о Христе, ибо во Христе две природы: Божественная и человеческая. Церковь есть как бы продолжение человечества Христова. Но в то же время Церковь, имея Главою Богочеловека, становится причастной Его Божеству. Как и говорит апостол Петр, что мы призваны стать причастниками Божеского естества (2 Пет. 1: 4). Таково величайшее призвание христиан — членов Церкви Христовой.

Но благодаря чему это причастие становится для нас возможным? — Благодаря тому, что Церковь имеет вполне земное, осязаемое измерение, ибо она создана Господом и Спасителем Иисусом Христом на земле.

Таким образом, мы должны различать, с одной стороны, Церковь как иерархическую организацию и как народ Божий, а с другой, Церковь как сакраментальное Тело Христово и как Храм Святого Духа, действием Которого мы приобщаемся Богу уже здесь, на земле.

В первом случае речь идет о Церкви видимой, действующей в этом мире, которая имеет свою материальную организацию и подчиняется законам человеческой деятельности.

Во втором случае — о Церкви невидимой плотскими очами, имеющей особый духовный строй, подчиняющийся законам Божественного действия в мире.

Эти два аспекта Церкви необходимо различать, но никоим образом не разделять. Ибо призвание Церкви состоит в том, чтобы действовать в этом веке. Но при этом Церковь призвана открывать путь силам будущего века, как говорится в Послании к Евреям (Евр. 6: 5).

Этот двуединый характер жизни и деятельности Церкви образно выражен словами апостола Павла. Так, он говорит, что «служители Христовы», то есть апостолы и их преемники, являются домостроителями таин Божиих (1 Кор. 4: 1). «Домостроители» — по-гречески «экономы». И действительно, у Церкви как организации по необходимости есть свое земное «хозяйство», своя «экономика», без которой она не могла бы существовать. Но существует Церковь для того, чтобы в мире была возможна совсем иная «экономика» — домостроительство Божественных Таинств, посредством которых мы становимся «причастниками Божеского естества».

Именно эту сакраментальную икономию Церковь призвана защищать перед лицом любых внешних инстанций, в том числе перед государством. Ибо в мире нет ничего подобного этой тайносовершительной деятельности Церкви. И тот, кто посягает на священный строй Церкви, — посягает на источник освящающей благодати Божией, а значит — и на все блага, ею порождаемые в человеке и в обществе.

Теперь мы можем лучше понять общность подвигов святителей Филиппа и Тихона, при всем их видимом различии. Не внешнее хозяйство церковное они защищали, не мирскую власть или влияние Церкви, но само существо церковного призвания и служения. И чтобы понять смысл того противостояния, в которое они оказались вовлечены, нужно обратить внимание на сложность самого характера взаимных отношений Церкви и государства.

Эти отношения являются асимметричными.

Все члены Церкви — иерархи, священнослужители и миряне — являются подданными или гражданами государства. И потому Церковь хорошо понимает природу государства и вполне осознает ограниченность его компетенции. В течение многих веков своей истории Церковь имела дело с самими различными формами государственного устройства в самых разных культурных и исторических контекстах. И сама Церковь менялась исторически — но менялась со стороны своего внешнего устройства, а не в своем сакраментальном существе.

Иное дело государство. Оно воспринимает Церковь в ее видимом аспекте — как человеческую организацию, подобную всем прочим. Потому что только таким образом государство может сопоставить себя с Церковью. Подобное отношение государства к Церкви имело и имеет место даже тогда, когда государство осознает особую религиозную значимость Церкви как организации. Ибо государство, призванное служить благу народа, всегда «имеет тенденцию к превращению в самодовлеющий институт» (ОСК III.2). Это относится ко всякому государству, в том числе и к такому, которое ставит перед собой религиозные цели.

Государство, заявляющее себя христианским, в каком-то смысле даже в большей степени подвержено искушению переступать границу своей компетенции и вступать на территорию собственно церковную. Мы знаем множество подобных примеров — как в византийской истории, так и в истории российской. Это происходит тогда, когда христианское государство отступает от нормы церковно-государственных отношений, которая сформировалась в восточно-христианской традиции.

Как известно, такая норма именуется «симфонией» — «созвучием», или «согласием», православного государства и Православной Церкви. «Суть ее, — как напоминают нам Основы социальной концепции, — составляет обоюдное сотрудничество, взаимная поддержка и взаимная ответственность, без вторжения одной стороны в сферу исключительной компетенции другой» (ОСК III.4).

Обратим внимание на это определение: здесь речь идет о вторжении в сферу исключительной компетенции другой стороны. Действительно, Церковь принципиально не берет на себя функции государства как такового. В то же время Церковь исполняет такие «функции», которые никто другой по определению исполнить не может. Но это не означает разделения сфер Церкви и государства, при котором было бы исключено общее пространство их деятельности. Ибо не только государство существует ради блага всего народа, но и Церковь охватывает своим попечением всех граждан, которые уже являются или могут стать ее членами.

Именно поэтому святитель Филипп и выступил с небоязненным обличением царя Иоанна Грозного. Тогда в лице своего предстоятеля Церковь заступалась за своих невинно страждущих чад. Она поднимала голос против кровавого террора и противилась разделению православного народа и православного государства. Церковь обличала государя в отступлении от симфонии, осуществляя свое право и свой долг печалования перед государственной властью.

Такова позиция нашей Церкви и сегодня. В Основах социальной концепции говорится: «Традиционной областью общественных трудов Православной Церкви является печалование перед государственной властью о нуждах народа, о правах и заботах отдельных граждан или общественных групп» (ОСК III.8).

Но почему Церковь может выступать в таком качестве? В чем источник ее силы?

Не потому, что Церковь берет на себя функции оппозиции существующей власти или функции правозащитника. Но потому, что Церковь призвана исполнять пророческое служение и напоминать всем людям — в том числе властям предержащим — о воле Божией. Если надо, напоминать о возмездии, но также и о милости Бога. Пророчество же совершается не по собственной воле, но по вдохновению от Бога, и в Боге заключается его сила.

Митрополит Филипп исполнял свое первосвятительское служение в условиях, когда нормой была симфония Церкви и православного государства. И он отстаивал эту симфонию. Возникает вопрос: возможно ли стремиться осуществлять на практике идеал церковно-государственной симфонии тогда, когда государство заявляет себя как светское?

Думаю, что это вполне возможно в том случае, если государство не является откровенно антирелигиозным или агрессивно секулярным. Что же касается трактовки светскости государства в смысле его нейтральности по отношению к религии, то, как справедливо отмечается в Основах социальной концепции, в данном случае «абсолютный нейтралитет едва ли вообще достижим, [так как] всякому государству приходится считаться с реальным религиозным составом своего населения» (ОСК III.4).

Современное светское государство уже не ставит перед собой задачу содействовать — доступными ему средствами — «спасению душ» своих граждан, как это делало христианское государство. В то же время даже светское государство может ставить перед собой другую задачу, а именно: создавать наилучшие условия для того, чтобы его граждане могли свободно совершать дело своего спасения в лоне Церкви. Ибо «задачи и деятельность Церкви и государства могут совпадать не только в достижении чисто земной пользы, но и в осуществлении спасительной миссии Церкви» (ОСК III.3).

С точки зрения нашей Церкви, как сказано в Основах социальной концепции, «нельзя понимать принцип светскости государства как означающий радикальное вытеснение религии из всех сфер жизни народа, отстранение религиозных объединений от участия в решении общественно значимых задач, лишение их права давать оценку действиям властей. Этот принцип предполагает лишь известное разделение сфер компетенции Церкви и власти, невмешательство их во внутренние дела друг друга» (ОСК III.3).

В свою очередь и «Церковь может взаимодействовать с государством в делах, служащих благу самой Церкви, личности и общества. Для Церкви такое взаимодействие должно быть частью ее спасительной миссии, объемлющей всестороннее попечение о человеке. Церковь призвана принимать участие в устроении человеческой жизни во всех областях, где это возможно, и объединять соответствующие усилия с представителями светской власти» (ОСК III.8).

Но когда такое соучастие Церкви в устроения жизни общества оказывается невозможным и, более того, когда государство стремится уничтожить саму внешнюю церковную организацию, тогда Церковь призвана сделать все, чтобы даже в самых стесненных условиях сохранить возможность «домостроительства Таин Божиих».

Именно в этом состояло служение святителя Тихона и, позднее, его преемников. Перед ними стояла задача сохранить вопреки давлению антицерковного государства ту внешнюю церковную организацию, без которой невозможна сакраментальная жизнь Церкви. Ибо «Церковь должна уделять главное внимание не системе внешней организации государства, а состоянию сердец своих членов» (ОСК III.7). Сердца же человеческие живут и обновляются, лишь в лоне Церкви и ее Святых Таинств .

Церковь всегда должна защищать эту исключительность своей природы и своего призвания в мире — ибо эта исключительность является характерной особенностью не земной церковной организации, а Божественного присутствия и действия, которые через Церковь осуществляются в этом мире.

Проблема государства — в том, что оно с трудом может увидеть этот аспект Церкви как «Царства не от мира сего». Это не всегда удавалось и православному государству. Это почти невозможно для государства светского. Но, кажется, государство атеистическое, которое воздвигло гонение на Церковь Христову, понимало это очень хорошо — хотя и «от противного»: об этом свидетельствует та сатанинская энергия, с которой оно восстало на верных Христовых…

В Основах социальной концепции читаем:

«Ради беспрепятственного и внутренне свободного проповедования истины Церковь не раз в истории терпела гонения от врагов Христа. Но и гонимая Церковь призвана с терпением переносить гонения, не отказывая государству, преследующему ее, в лояльности.

Церковь сохраняет лояльность государству, но выше требования лояльности стоит Божественная заповедь: совершать дело спасения людей в любых условиях и при любых обстоятельствах.

Если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении. Христианин, следуя велению совести, может не исполнить повеления власти, понуждающего к тяжкому греху» (ОСК III.5).

Государство может быть союзником Церкви в исполнении ее миссии, но государство никогда не может стать противником Церкви — ибо оно является исключительно земным институтом. Церковь же всегда ведет духовную, а не политическую борьбу, не борьбу за земную власть. Поэтому апостол и говорит: Наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных (Еф. 6: 12).

Духовная борьба Церкви — это борьба, которая совершается во Христе, то есть в единстве с Богом, и — за души людей. И только преображающее действие Духа Святого делает Церковь как «религиозную организацию» — Церковью в богословском смысле: Телом Христовым и местом спасения. Эта Церковь пребывает в мире всегда — до скончания века, и врата адовы, по слову Спасителя, не одолеют ее (Мф. 16: 18).

Что же касается государства, то Церковь, безусловно, заинтересована в том, чтобы среди государственных мужей было больше таких людей, которые понимают существо Церкви в ее подлинном духовном качестве. Или которые, по крайней мере, осознают особую природу религиозного служения обществу, народу, каждому конкретному человеку — служения, несводимого к иным формам культурной и общественной деятельности.

Если число таких людей будет возрастать, а их понимание сакраментальной природы Церкви углубляться, можно надеяться, что взаимодействие Церкви и государства будет развиваться и приносить все больше добрых плодов на благо всего общества и каждого его члена.

Благодарю за внимание.